Русский свадебный костюм

Ленты, вышивка, кружева, бисер - каждая девушка стремилась перещеголять красотой костюма подруг-соперниц, ведь среди многочисленных зрителей, собравшихся со всей деревни, а то и волости, толпились и будущие женихи, и свекрови, высматривающие в хороводах невесту для своего холостого сына.

Хотя и памятовали парни наказ поговорки "Выбирай жену не в хороводе, а в огороде", но и на гулянье невеста выказывала - своим нарядом - уменье ткать и прясть, вышивать и вязать кружева. Тем более, что "Потеха - делу не помеха", и подтверждалось это на посиделках, где труд и веселье сплетались в одно неразрывное действо. Посиделки в разных местах назывались по-своему: в Нижегородской губернии - посиденки, в Новгородской и Тверской - посидки и посидухи, в Архангельской и Костромской - поседки; на юге России их звали супрядками, на западе - беседками и заседками. Но какое бы имя они ни носили - вечерки, вечерницы, досветки, дозорьки, беседы и прочее, - суть их заключалась в том, чтобы осенними и зимними вечерами при лучине за рукодельем в нанятой избе (хозяевам платили деньгами или отрабатывали летом на покосе, на жатве) юноши и девицы лучше узнавали друг друга, выпытывали характер. Обычно собирались только холостые, по присказке: "Женатого с посиделок веретеном гонят". В больших сёлах посиделки разделялись на две, а то и на три: в одной избе собирались подростки от 8 до 15 лет, во второй - невесты от 15 до 25 лет, а в третьей - молодые женщины. И если в той избе, где собрались замужние, главным было в нескучной беседе напрясть побольше, то молодёжь, не забывая о деле, всё же больше веселилась.

Девушки в беседной избе рассаживались по лавкам вдоль стен так, что середина горницы оставалась порожней: для игр и плясок. Все девушки, пришедшие на вечерницу, пряли лён за копылами (копыл - донце, в которое пряхи вставляют гребень), исключая святочные вечера, когда девушки собирались в беседы без копыл, наряженные в лучшие сарафаны; на праздничные досветки приезжали парни со всей округи, и тогда веселье бывало полное. Однако и на "рядовых" супрядках пели, играли, плясали, рассказывали сказки, обсуждали деревенские новости и происшествия.

Редкий вечер беседки обходились без парней. Они пели и участвовали в игре, которая в Пошехонском уезде, например, называлась "женитьбой". "Жениться" - пройтись по избе в танце с девушкой или сразу с двумя под аккомпанемент песни; по окончании песни кавалер целовал барышень - это и называлось "жениться". Очевидец обряда-игры писал: "Когда девушка выходит в круг, то копыл оставляет на лавке, на её место садится тот паренёк, чьё сердечко сохнет по ней. Девушка, проходивши с парнем песню и нашедшая своё место занятым, должна его выкупить поцелуем. Подойдя к парню, захватившему её копыл, она окликает его: "Добрый молодец Ванюша, мой копылок не вороненький жеребок, в чистое поле не убегал, к вам не прибегал, заставать себя не прошал, нельзя ли мне его получить?" Ванюша девушке говорит: "Извольте, Настёна, получить и выкуп заплатить". Девушка соглашается выкупить копыл поцелуями".

Строгие нравы, не допускавшие распущенности, позволяли, однако, молодёжи целоваться в таких играх; за поцелуй на улице, - вне посиделок, молва осуждала и девушку, и парня. А на посиделках... На них завязывались знакомства, крепла дружба, вспыхивала любовь. Пожалуй, с игр на супрядках начиналась долгая череда обрядов свадебного чина, ведь зачастую здесь девушка давала слово своему залёточке быть его суженой. На супрядках парень с девушкой сговаривались, когда идти под венец. Получив же отказ от милой, парень вёл с ней перебранку в частушечном диалоге. Случалось, полюбившие друг друга уславливались обвенчаться "самоходкой", если родные не давали согласия на брак. Сколько тайн, трагедий, счастливых и горестных минут, восторгов и сомнений, душевных переживаний хранили стены избы, где шумели из вечера в вечер посиделки!

Откроем журнал "Воскресный досуг" за 1871 год, вчитаемся в репортажные строки завсегдатая посиделок - и словно сами воочию увидим:

"Вот парень сидит в беседе рядом с девушкой, девушка на первом месте, хороша, полное лицо зарумянилось, к ней подошёл молодой парень. Девушка Катя, первая красавица из села, богатых отца-матери дочь, одета лучше других подруг. Парень небогатый, но работящий деревенский парень, молодец на всякую работу. Ивана Катя любит сызмала. Иван подошёл к Кате, сел к ней на колени, взял из рук Кати веретено, жмёт кудель на копыле, страстно смотрит на Катю, припал лицом к лицу её, шепчет: "Катя, пойдёшь за меня замуж?.. Отец жениться велит" Катя пихнула Ивана с коленей: "Экой ты, Ваня, - тише!" Иван сжал крепко руку девушки, щёки у Кати ярче загорелись: "Сказала, твоя во веки вечные". Звуки голоса замерли. "Отец тебя Катя, не отдаст за меня", - шепчет Иван. Катя зажимает ему рукой рот и ерошит густые волосы. "Убегу - буду твоя -тише!" - "Дай залог". В залог девушка даёт парню, в подкрепление своего слова, что-нибудь из своего наряда. Иногда девушка до замужества передает милому весь свой девичий наряд и, в случае отказа родных отдать замуж за милого, уходит "самоходно". "Ваня, - шепчет девушка, - какой ты неуверенный. Возьми хоть все платья цветные, отдам в залог". Лицо Ивана перекрывается радостью. Встал Иван и пошел "жениться", взял Катю, песня пропета. Иван целует свою ненаглядную, сердца любящих трепещут от радости. Иван садится на место Кати, Катя садится к Ивану на колени и прядёт. Иван шепчет: "Где, Катя, взять денег-то попу отдать - весь издержался". - "Снеси мой штофник". Иван сжал руку Кати, Катя вскрикнула. "Эк любит меня", - соображает Иван, и, быть может, бедное житьё, и борьба за существование, и жизнь с милой, как холодный призрак, предстаёт перед Иваном (С. Дерунов. Девичья беседа в Пошехонском уезде. - Воскресный досуг, 1871, №23-25).

Свадьба уходом (её ещё называли краденой), без согласия родителей невесты - явление нечастое в русских деревнях. Обычно дело оканчивалось ладом, по присказке - пирком да за свадебку.

Свадьба - от слов "свадить", "сводить". Свадьба и сватать - общего корня. Ещё в середине прошлого века Владимир Иванович Даль заключал, что свадьба - "обрученье, совершенье брака, женитьба и замужество, повенчанье, со всеми брачными обрядами и пирушками". Обратите внимание: "со всеми обрядами и пирушками". XX век "подредактировал" это определение, и сегодня свадьба превратилась, к сожалению, просто в большую пьянку. Из множества обрядов - непременных в старинной свадьбе - осталось два-три: выкуп невесты, обмен кольцами да встреча молодых хлебом-солью.

Свадьба наших бабушек - это прежде всего многокрасочный спектакль, длящийся не день, не два, а несколько недель и даже месяцев. Разные сцены этого действа разыгрываются то на глазах у всей деревни, то без свидетелей; то - в доме невесты, то - в доме жениха. Как и в каждой пьесе, есть тут и главные действующие лица, и второстепенные. Кроме жениха и не-' весты, свои роли играют свахи, тысяцкий, дружка; в массовке заняты "бояре" - поезжане, сопровождающие свадебный поезд. Роль дружки - старшего боярина, первого помощника жениха и главного распорядителя на свадьбе - обычно на разных свадьбах исполнял один и тот же человек, знавший не только весь порядок многодневного течения свадьбы, но и множество молитв, наговоров, присказок, диалогов. Дружка - женатый человек, бойкий говорун, общий увеселитель и затейник.

Дружка вёл свою роль вместе с поддружьем (своим помощником) и свахами. Кроме основной своей роли - сватовства - свахи по ходу спектакля-свадьбы задействованы и в других: причёсывании жениха и невесты, сидящих на меховой шубе перед отъездом свадебного поезда в церковь; осыпании их хлебом, хмелем и деньгами; вместе с дружкой угощали гостей; приходили с дружкой и тысяцким утром будить молодых.

Роль тысяцкого обычно исполнял крёстный отец жениха или родственник. Тысяцкий - начальник свадебного поезда.

В свадебный чин входили такие обряды, как засылка (пустосваты ходят в дом невесты без сватовства, просто посмотреть, стоит ли сватать, хороша ли девушка), сватанье, сговор (где стороны жениха и невесты уславливались о дате свадьбы, обсуждали размер приданого, обсуждали, кому какие подарки дарить), предсвадебная неделя, включавшая в себя завершение шитва приданого невестой, её прощальные поездки к родным, посещение невестиной роднёй дома жениха, оповещение подругами невесты всей деревни о предстоящей свадьбе. Заканчивалась предсвадебная неделя девичником, на котором невеста прощалась с домом и подругами, получала предсвадебные подарки от гостей, расставалась с "волей" и "красотой" (девья красота - род венца из лент и цветов; он ставился на девичнике перед невестою; ленты эти она раздавала подругам на память, а лучшую отдавала в церковь после венчания).

Кульминационный момент в доме невесты - благословение родителями молодых перед венчанием (незадолго до этого в доме жениха он, в присутствии дружки и поезжан, получал благословение от своих родителей).

Главный момент свадьбы - венчание: в глазах православных только церковное венчание означало вступление в брак. Священник надевал на молодых венцы, подобные коронам, возводил их на амвон, к царским дверям, и они стояли перед иконами, которыми благословили их родители; эти иконы на время венчания ставили на алтарный иконостас. На клиросе певчие пели "многие лета" новобрачным - завершающую часть чина венчания.

Встреча от венца - выход молодых из церкви - этап свадебного празднества, непосредственно предшествующий заключительному действу - свадебному пиру.

После свадьбы собирали ещё три вечера (княжий стол): свадебный стол - для родных молодого; большой стол - для родни и близких невесты; пирожный стол - молодая сама стряпала и угощала всех званых. Кроме того, чуть позднее собирали столы у тестя, свекра и других родственников.

Каждый день свадебной эпопеи сопровождался обрядами, бытовавшими в разных местах, видоизменявшимися с течением времени. Не один десяток из них связан с одеждой жениха и невесты. Наверное, невозможно описать их все - так велика и обширна наша страна, несхожи свадебные обряды, скажем, Малороссии и Севера, Кубани и Сибири. Полвека исследовала свадебные обычаи этнограф Г. С. Маслова, записав и проанализировав в книге "Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах XIX - начала XX века" (М., Наука, 1984). С некоторыми из них познакомим и мы наших читателей.

Лет сто назад, встретив на улице южнорусской деревни сударушку в понёве, умозаключали безошибочно: она замужем, ибо понёва - непременный атрибут женщины семейной. Ещё раньше, в XVIII веке, девушка надевала понёву, достигнув совершеннолетия. Первую понёву шила сестра, а одевал брат; впервые облачались в неё на "велик день" (на Пасху) или в какой-либо из двунадесятых праздников. В Тамбовской губернии обряд сей приурочивали к Троице: подруги заходили за девушкой, коей незадолго перед тем исполнилось 15 лет, звали её с собой на праздник, и брат её либо другой мальчик одевал ей понёву. В началу XX века наряд девушек-подростков изменился: сверху рубахи они носили сарафан или подол-юбку, отличаясь тем от замужних, носивших понёву.

На Севере обряд надевания понёвы свершался так: девушка бегала по лавкам, мать же или крёстная ходила за ней с понёвой и причитала: "Вскаци, дитятко, вскаци, милое", та же отвечала: "Хацу - вскацу, хацу - не вскацу". Если соскакивала и попадала в понёву, то её можно было сватать. В Пермской губернии обряд этот и включался в обряд сватовства: невесту выводили к сватам, а она, вскочив на лавку, ходила по ней взад и вперёд; сваха держала перед нею сарафан подолом вверх, девушка говорила: "Хочу - прыгну; хочу - нет!" При согласии она прыгала, отказывая жениху - оставалась на лавке, и сваты уезжали восвояси ни с чем.

Понёву всегда надевали перед венцом, в отличие от "бабьего" головного убора, который надевался после венчания.

Накануне свадьбы невеста вопила в переднем углу, накрытая нарядной утиркой. Младший брат или кто-либо из других мальчиков подходил к невесте и накрывал её понёвой. Она обращалась к нему: "Братец мой милый, не надевай-ка на меня сухоту-заботушку, не скидай с меня девичью красоту..."

В северных и центральных губерниях России в XIX веке бытовал интересный обычай, именовавшийся столбами. К примеру, в Ярославле на масленицу, в понедельник, из окрестных сёл и деревень съезжались в заранее оговорённое место молодожёны и стояли в столбах часа по три-четыре. Молодая надевала все, какие были, сарафаны, повязывала голову множеством платков, надевала несколько шуб да ещё и в руках держала те, которые не могла надеть. Молодой также надевал один тулуп в рукава, другой набрасывал на плечи. Бедные, чтобы участвовать в столбах, брали на время одежду у знакомых, этот своеобразный парад новых семей оповещал общество о заключённых браках, а "выставка" одежд свидетельствовала о их достатке и трудолюбии, ибо многие из нарядов шились руками невесты и жениха. Хотя приданое готовилось загодя, но непосредственно перед свадьбой невесте полагалось сшить рубаху и штаны жениху, подарки свекрови и свёкру - тоже какие-либо предметы одежды: рубашку, платок, юбку. Пошив рубахи жениху - не простая портновская операция, а, как и многое в предсвадебной поре, - веками бытовавший обряд, называвшийся "кроить рубашки", "рубашку мерить жениху". В определённый день подруги невесты шли в дом жениха и просили рубаху, по образцу которой невеста и шила своему суженому новую. Угостив девушек, заворачивали рубаху в платок. Шествие с песнями и плясками направлялось в дом невесты.

Подруги помогали ей шить, они же и дарили обновы жениху, что опять же сопровождалось обрядом: жених угощал девушек, отдаривал их пирогами и другим печивом. Под венец он шёл в рубахе, пошитой невестой. Потом он если и носил эту рубаху, то лишь по большим праздникам.

Невеста получала в дар от своего суженого верхнюю одежду и обувь, материю на сарафан, чулки, зеркало, мыло, духи. Всё это он вручал на смотринах, на девичнике или в утро перед свадьбой, причём не из рук в руки: посредником выступал дружко или кто-либо из родни жениха. В Белоруссии молодой, передавая своей суженой накануне свадьбы башмаки, в один насыпал жито, а в другой - орехи. Дружко, передававший подарок, смотрел: если невеста первым брала башмачок с житом, то считалось: жизнь у молодой будет богатая.

Шуба - дар жениха невесте - также вручалась с соблюдением обрядов. В Воронежской губернии сваха с дружкой снимали с невесты её полушубок и надевали на неё привезённый от жениха. В Рязанской губернии шубу нёс дружко впереди посольства, составленного из сватов. В доме невесты ею обводили вокруг печной трубы три раза, приговаривая: "Как труба от печи не отходит, так и ты, - обращались к невесте, - не отходи от двора". Невеста надевала шубу, положив в правый рукав небольшие кусочки пирога и хлеба, которые съедала после венца. Любопытно, что в церковь она шла в шубе даже летом. Шубу или другую верхнюю одежду жених дарил невесте во Владимирской, Рязанской, Ярославской, Нижегородской, Вятской, Архангельской, Енисейской, Витебской губерниях.

В Государственном музее этнографии народов СССР хранится подвенечная шубка XVIII века из города Сольвычегодска. Шубка распашная, с отрезной спинкой на сборках и несколькими боковыми клиньями, сшита из беличьего меха и крыта светло-коричневым узорным штофом. На концах рукавов, по вороту и краям пол, - оторочка из меха чернобурой лисицы. У горла шубка застёгивается на пряжку, представляющую собой два жестяных кружка с рельефным изображением дамы и кавалера, катающихся в санях. Принадлежала эта шубка зажиточной горожанке (купчихе или мещанке), ибо стоила недёшево; по всей видимости, венчались в ней несколько поколений, так как такие дорогие вещи, как шуба, переходили по Наследству от матери к дочери, от бабушки к внучке.

Не только дорогие шубы, но и копеечные лапти участвовали в сватовстве. Когда курянин сватался, он дарил невесте пару лаптей. Принимая подарок, девушка тем самым давала согласие на брак. Обувь в предсвадебных обрядах выполняла не столько утилитарную роль (у молодой и без того было во что обуться), сколько символическую: принятые в подарок башмаки становились символом привязанности будущей жены к дому. Дарили и дорогую кожаную обувь, и заурядные лапти, но то и другое полагалось мастерить самому жениху (встречались и исключения: в Олонецкой губернии невесте бахилы шил будущий свёкр). В Рязанской, Калужской, Орловской, Тамбовской губерниях жених плёл "писаные" лапти, т.е. праздничные, с головкой мелкого плетения.

В начале XIX века в Калуге по обычаю невеста избегала встреч с женихом, но он до самой свадьбы (хотя бы от сватовства до венца проходил целый год) должен был снабжать невесту "писаными" лаптями.

Обувание обуви символизировало подчинение чужой воле. Дружка клал ботинки на блюдо, отчего они назывались "наблюдники", и подносил их невесте; она ставила блюдо себе на голову в знак того, что отныне отказывается от родительской воли и подчиняется мужу, а затем надевала "наблюдники".

Сватовство, смотрины, девичник, сама свадьба немыслимы без подарков, причём одаривали не только молодых, но и сватов, и свёкра со свекровью, тестя с тёщей, дружку, родственников с той и другой стороны. Начинали дарить при сватовстве, без даров не обходились ни рукобитье, ни предсвадебная неделя, однако самый разгар дарения наступал после венца - это так называемые дары. "Вот как происходили они в малороссийских сёлах Воронежской губернии. Сваха держала блюдо или решето с дарами. Невеста клала на блюдо подарок, дружко поддевал его кнутовищем своей плети или палкой, выкрикивая имя того, кому предназначался подарок. Невеста, низко поклонившись, просила принять подарок. Получившие дары "молодились", то есть целовали молодую.

В Гродненском уезде молодая, танцуя на свадьбе со свекровью, сбрасывала с себя шерстяную, обычно синюю, юбку и дарила её свекрови. Потом, танцуя со свёкром, вручала ему рубаху и штаны. Свекрови и свёкру доставались самые дорогие вещи. Свекрови кроме сорочки подносили сарафан, юбку или ткань своего изготовления, наиболее тонкую и белую.

Но больше всего "повезло" платку: от сватовства до третьего дня свадьбы, исполняя неписаные законы, невеста раздавала до сотни платков: свахам, свёкру со свекровью, дружке, боярам, поезжанам, подругам... В Тамбовской губернии сватам вручали полотенце, сотканное из белой льняной нити и украшенное на концах белым кружевом и красными браными полосами. Получив его от просватанной девушки, сваты, приплясывая, шли по деревне, размахивая им, оповещая тем самым об удачном сватовстве.

Обычай надевать подвенечные перчатки идёт из глубокой древности: считалось, что касание голой рукой грозит несчастьем. В свадебных действах закрывали ладони не только молодые. В Новгородской и Тверской губерниях уже при сговоре отцы брачующихся били по рукам через полу кафтана, приговаривая: "Жить да богатеть, друг друга любить". В Енисейской губернии в середине прошлого века на сговоре отец невесты, обернув руку полотенцем, брал дочь за руку и передавал жениху.

Молодые на всех этапах свадьбы держались друг с другом через платок, белорусы объясняли: "Голой рукой нельзя браться - через это жизнь будет голеть". В Малороссии дружко трижды обводил брачующихся вокруг стола - он и она держались друг с другом через хустки - платки.

В Тверской губернии невеста завёртывала руку в длинный рукав рубахи. Свадебные рубахи-долгорукавки бытовали в Рязанской, Калужской, Олонецкой, Архангельской, Вологодской, Псковской и других великорусских губерниях. Жених брал руку невесты также не голой рукой: в некоторых губерниях он даже летом надевал шерстяные белые перчатки (а на Севере -сшитые из шкуры животного). И при потчевании гостей невеста не снимала рукавиц (Вятская губерния). В Курске в XVIII веке невеста облачалась в шубку длинный рукав - с правым рукавом длиною до земли.

Шуба в свадебной обряде занимала исключительно важное место. Царь Михаил Фёдорович при бракосочетании с Евдокией Лукиановной Стрешневой 29 января 1626 года "пришёл из своих хором в золотую среднюю палату, нарядился в кожух золотой аксамитной на соболях, да в шубу Русскую соболью, крыта бархатом золотным, заметав полы назад за плеча, а пояс на государе был кованой золотой". В свадебном чине -памятнике литературы XVII века, - предписывавшем, кому во что одеваться, шуба упоминается многократно. "А за постелью поедет сваха в наряде, а наряд бы был: жёлтый летник, шубка красная, в платке и в бобровом оплечье". "А здешние боярыни встретят сваху у самых саней в летниках да в шубках, и сваха с ними пойдёт за постелью вслед за образом. А на нижнем крыльце встречает её женихова сваха, а за нею боярыни здешние в шубках же". И за столом велено сидеть отнюдь не в сарафанах: "И сядет отец на конце стола, а тысяцкий в углу, а на почётном месте жених и рядом его мать, а за нею званые боярыни: на всех летники жёлтые и шубки красные, в платках, с оплечьями бобровыми", В шубах пировали и в первый день, и во второй: и за столом в доме у жениха, и в доме у тестя: "И платье золотное снимут, а наденут - если летом - охабни, а зимою - шубы нагольные, а боярыни - летники белые да шубки красные, в спусках, а зимою в каптурах", - это у жениха в доме, на другой же день у тестя: "А боярыни сидят в том же платье: летники белые да шубки красные, в спусках".

Процитировав эти строки, я вспомнил: в словаре В. И. Даля есть такое замечание: "В Московской и других губерниях шубкою зовут сарафан". Так, может, за стол садились всё же в сарафане? Тем более, что и П. И. Савваитов в "Описании старинных русских утварей, одежд, оружия..." подтверждает, что "шубка -женская одежда в роде короткого сарафана, круглого и бористого, то есть с частыми складками назади, шубки шились из бархата, атласа, объяри, сукна и других тканей, на подкладке, с подпушкою; нарядные шубки украшались круживом и алмазами; для застегивания пришивалось к ним пуговиц по 13 и по 15". Правда, П. И. Савваитов описание заканчивает утверждением: "Были шубки и на меху". А в описи одного крестьянского имущества начала XVII века сказано: "Шубка женская под крашениной, испод заечиной, воротовой, у нея 2 пугвицы оловянные; шубка кумашная холодная, подложена холстом, пугвицы оловянные, мелкие". Из этих строк видно, что шубки на меху назывались просто шубками, а сарафанного типа - шубками холодными. Значит, в старину на свадьбах подруги невесты пировали всё-таки в шубках, т. е. меховых одеждах, а не в сарафанах.

Восстав с брачного ложа, жених "набросит на себя халат да шубу нагольную", "и новобрачная также набросит на себя халат и шубу нагольную". За стол, после венчания, молодых усаживали на лавку, застеленную также шубой, со здравицей: "Шуба тепла и мохната - жить вам тепло и богато!"

В недавние годы в детских книгах о дружбе народов художники любили изображать детей в национальных костюмах. Малороссиянок (именовавшихся украинками) без труда узнавали по венку из живых цветов, окаймлявшему хорошенькую головку кареглазой красавицы из-под Полтавы. В старину венки надевали не только дивчины, но и парубки - на свадьбе.

Приготовление венков для молодых - это целое торжественное действо, спектакль, в котором актёры - едва ли не вся молодёжь села. В утро свадебного дня, до восхода солнца, с песнями и музыкой, под предводительством дружки отправлялись в сад или в лес рвать барвинок - главный элемент будущего венка. Выходили одновременно из дома невесты и из дома жениха, с тою лишь разницею, что женихов староста нёс курагов - знамя, сшитое из белой и красной ткани. Барвинок собирали в решето, застеленное запаской (запаска - два куска шерстяной домотканины, обычно синей и чёрной, употреблявшихся малороссиянками вместо юбки), туда же клали хлеб и замок, в ушко которого продевали нож. Высыпав барвинок на скатерть или платок, две свахи протягивали две нитки и начинали навязывать рядами барвинок для двух венков. На Станиславщине (ныне - Ивано-Франковская область) венок начинала плести с вечера, накануне дня свадьбы, мать невесты, кончала же утром "до свiта", золотила его, прикрепляла красные шёлковые "китищ" - кисти, и деньги, "чтобы молодые имели их всегда". Вечнозелёный барвинок в этом обряде символизировал прочность любви и брака; нож и замок имели охранительное значение. Так же, как и свадебное покрывало невесты.

Со дня просватания невеста покрывалась платком, а когда везли под венец, её нередко покрывали также шалью, скатертью и даже одеялом. В церкви с неё снимали покрывало, но после венчания снова накидывали шаль или фату. (В Тверской губернии покрывало не снимали даже в церкви). Тщательное закрывание невесты - одно из важнейших средств предохранения её от злых людей, от сглаза и порчи.

Подвенечные покрывала длинные, до двух метров и более, полотнища льняной ткани домашней выработки, орнаментированные на концах и одной длинной стороне. В музее этнографии сохранилось очень красивое покрывало из Весьегонского уезда Тверской губернии, которое "помнит" шумные свадьбы конца XVIII века. Оно украшено вышивкой, полосами браного тканья, красными, синими, жёлтыми лентами из шёлка и кумача, плетёным на коклюшках кружевом. В вышивке (красного цвета, характерного для предметов, употреблявшихся в ритуале свадьбы) преобладают композиции, составленные из стилизованных женских фигур с птицами или ветвями в руках и стилизованных деревьев. Иногда на концах покрывал изображались трёхкупольные храмы с человеческими фигурами, птицами и деревьями внутри. На длинной стороне обычно вышивались узкие бордюры из птичек и мелких геометрических фигур.

Снимание покрывала - ответственный момент свадьбы - происходило в переднем углу избы, под образами при общем собрании родственников и гляделыциков. Сознание того, что раскрытая невеста могла подвергнуться действию злых чар, придавало особое значение обряду. Снимал покрывало кто-либо со стороны жениха - дружко, свёкор, свекровь или же сам жених кнутом, иногда ухватом, палкой, пирогами, в XVI-XVII веках - стрелой. У белорусов сповивайло (покрывало) снимал музыкант скрипичным смычком и накидывал его на свекровь, которая, протанцевав с ним, бросала покрывало на печь, приобщая тем самым невесту к новому очагу. Символика приобщения молодой к дому мужа просматривается и в обряде малороссиян: невесту сажали на покутi (в переднем углу), свекровь рогачом (ухватом) снимала намитку, наброшенную на голову молодой, и кидала её на печь; невестка пускала под печь курицу или клала куриное яйцо; свекровь предлагала ей кусок глины от печи и сырую свёклу, всё это невеста бросала под стол.

Кроме охранительного, обряд сей имел и демонстративный характер. Дружко, снимая покров кнутовищем плети, спрашивал: "Хороша ли молодая?" Ему кричали: "Хороша!" Или свекровь подходила к невестке со сковородником и, поднимая им шаль, спрашивала: не крива ли молодая, не слепа?

В Вятской губернии в начале XIX века обряд снятия покрова состоял в следующем: одна из родственниц жениха снимала с головы невесты покрывало, прикрывала им брачащихся, вращала им трижды вокруг них, клала его в шапку жениха и ставила её в передний угол.

В Нижегородской, Калужской, Пензенской, Гродненской и некоторых других губерниях жених в продолжении всей свадьбы не снимал меховую шапку, даже если на дворе стояло знойное лето - опять-таки из опасения порчи от лихого человека.

Шапка жениха отмечалась каким-либо украшением: цветком, бантами из лент. Малороссияне пришивали квiтку, и пришивание составляло целый обряд. Сестра жениха несла квiтку, сшитую из лент, с тремя свечами. Старшая дружка брала шапку молодого и, отколов квiтку от молодой, пришивала её к шапке жениха. При этом дружко надевал на молодого свою шапку, чтобы он не сидел с открытой головою, а сам надевал шапку боярина, тот снимал шапку ещё с кого-нибудь, и так все парубки сидели в чужих шапках. После того, как дружко выкупит у старшей дружки шапку жениха с пришитой квiткой, происходил обмен шапок в обратном порядке, и все опять оказывались в своих головных уборах.

В XIX веке у белорусов в момент причитания невесты на неё набрасывали шубу и шапку жениха. Один из вариантов обряда с шапкой - обряд на девичнике, где жених должен был угадывать невесту среди девушек, накрытых шалью, и ударить её своей шапкой по голове. Если не угадывал - платил девушке, которую принял за невесту. В малороссийской свадьбе характерен такой эпизод: когда окручивали невесту, одевали на неё очшок, она скидывала его дважды, в третий раз жених сам надевал на неё свою шапку, и невеста оставалась в ней.

Надевание невестой головного убора жениха символизировало её переход в род мужа, - так же, как и разувание в клети: молодая снимала с жениха сначала правый сапог, в котором находила деньги и брала их себе. Символика этого обряда, известного ещё из летописей, дополнялась тем, что в другой сапог иногда клалась плётка.

Особо украшенные пояса - непременная деталь свадебного костюма как жениха, так и невесты. Пояса служили отметкой свадебных чинов -пояса, подаренные невестой, дружко и бояре повязывали через плечо.

"Без пояса ходить - грех",- считали крестьяне, ибо он не просто дополнял костюм, а являлся предметом священным, полученным при крещении вместе с нательным крестом. И ныне православные люди под рубашкой носят пояс с напечатанными на нём молитвами "Живый в помощи Вышнего..." и "Да воскреснет Бог...". Ходить без пояса почиталось неприличным, - особенно молиться и спать без него. Даже малолетние дети бегали по улице хотя и в одних рубашонках, но - подпоясанных.

Красный пояс, подаренный женой мужу, охранял его от лихого ока, наговора и чужих жён. Девушки и женщины подпоясывали рубаху, понёву, плахту, сарафан. На Севере, где по праздникам облачались в дорогие парчовые сарафаны, хотя и разрешалось не подпоясываться, дабы не вытерлась парча, однако в таких случаях опоясывали рубаху под сарафаном.

В Архангельской губернии вообще без пояса могла ходить лишь просватанная девушка, но это был краткий период - от сватовства до венчания. В некоторых местностях священники запрещали невестам опоясывать сарафан; тогда пояс всё же повязывали по рубахе.

У белорусов невеста на сговоре опоясывала жениха, на запоинах - свата. После свадьбы она одаривала пояском за услуги тех, кто наливал воду в рукомойник, кто зажигал лучину, готовил постель и т. д. В Рязанской губернии перед отъездом в церковь свадебного поезда дружко возвращался в избу специально за кушаком, подчёркивая тем самым его особое значение. В Псковской губернии свата, собирающегося в дом невесты, ударяли пояском, приговаривая: "Не я бью, удача бьёт".

У восточных славян широко бытовал обычай связывать жениха с невестой поясом или кушаком. В Рязанской губернии, связав молодых кушаком (его снимал с себя крёстный отец невесты), стукали головами, - "чтобы жили ладно да гладко". В Тамбовской губернии дружко, сняв кушак с жениха, обвязывал новобрачных и обводил их вокруг стола в знак неразрывной связи будущей супружеской пары.

В начале XX века в Псковской губернии отмечен обряд соединения брачащихся, где пояс также символизировал нерушимую связь князя и княгини. Человек, наделённый колдовской силой, за конец пояса вёл невесту с подружками в баню. Там он опять подавал ей конец пояса и вёл на полок, оставшимся же концом пояса перевязывал невесте правую руку, ногу и грудь, приговаривая: "Ноги к ногам, руки - к рукам, к грудине - грудина", делалось это к тому, чтобы "муж с женой в будущем шли рука об руку, нога в ногу, не расходились и любили друг друга".

С пожеланием молодой детей исполняли следующий обряд: в отчем доме на колени невесте сажали мальчика, она целовала его и дарила девичъ пояс. С представлением о деторождении связан и такой обычай: вместе с поясом жених повязывал суровую нитку с сорока узлами. Считалось: сколько узлов на поясе, столько будет сыновей у молодой.

В Сердобском уезде Саратовской губернии в прошлом веке записан следующий обычай: отправляясь к жениху с подарками, подруги невесты обязательно присоединяли к ним суровую нитку, изготовленную особым способом. Невеста пряла её тайком на печном столбе, вращая веретено в левую сторону - "на отмаш", сучила её также "на отмаш", завязывала шесть узлов, опять-таки "на отмаш": первые два - на пороге избы, другие два - на пороге сеней, последние - у ворот. Половину нитки невеста оставляла себе, другую отсылала жениху, делалось это, чтобы "отнять силу у колдунов", которым неизвестно, как и где изготовлялся этот оберег.

Кроме видимой одежды молодых обряжали и в незримую -от сглаза, от порчи, от всяческого колдовства. Существовало множество предметов (их называли оберегами), которые, как считалось, обладали охранительной силой.

Обереги входили в состав костюма как брачующихся, так и других участников свадебного действа. Их клали в обувь, в карманы, втыкали в одежду (закалывать платье невесты булавкой - этот обычай сохранился и поныне), обвязывали вокруг тела, носили на шнурке на шее, клали за пазуху. В Олонецкой, Новгородской, Вологодской, Костромской, Пермской, Орловской, Воронежской, Тамбовской, Казанской, Рязанской и других губерниях жениха и невесту по нагому телу опоясывали кусками рыболовной сети. Почему? Сеть вязали, а узел имел охранительное значение. Если роженица не должна держать на себе ни одного узла, то невесте, напротив, полагалось иметь их как можно больше. Не является ли узел и пожеланием побыстрее найти завязь, узелок новой человеческой жизни?

Охранительное значение имел и обычай опоясывать жениха по нагому телу лыком с дюжиной узлов. Опоясывая, читали двенадцать богородичных молитв ("Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою. Благословенна Ты в женах, и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших"). Это действо охраняло молодых от всего дурного. К оберегам причисляли ягоды, листья и почки рябины: их клали в обувь невесте и жениху. На Севере в башмаки насыпали бодягу (водяное растение), на Юге и в Поволжье - просо, пшено, в центральных губерниях и в Белоруссии - льняное семя (восточные славяне приписывали льну очистительное и отвращающее зло свойство).

Амулетами-оберегами нередко выступали зубы и когти животных - носили их ещё в первобытные времена, когда предки русских считали своими прародителями рысь и медведя. В Олонецкой и Архангельской губерниях амулетами служили волчьи и медвежьи зубы, челюсти щуки и коготь с пятого большого пальца рыси: их носили на шнурке или цепочке.

Малороссияне почитали сильным оберегом лук и чеснок. Для избавления от чародейства мать невесты перед выходом свадебного поезда в церковь клала молодой в карман завязанную в тряпицу головку лука или чеснока. Если луковица в кармане чернела, полагали, что она приняла на себя порчу и спасла невесту или жениха. Сильно пахнущие полынь и мята также слыли надёжными оберегами у всех русских: великороссов, малороссиян и белорусов.

Вероятно, в каждой семье хранятся свадебные фотографии: невеста в белом платье, жених - в строгом тёмном костюме... Доведись нашим прабабушкам заглянуть в альбом, они бы сокрушённо покачали головами, сочувствуя невестам "в белых платьях подвенечных". Почему?

Сохранился очень красивый свадебный костюм начала XX века (Юрьевский уезд Владимирской губернии). Рубаха с прямыми поликами сшита из оранжевого сатина. Прямой сарафан на узких лямках - из светло-розовой ткани. Запон, передник с длинными рукавами, - из белого сатина. Рубаха и сарафан отделаны чёрным кружевом, синей лентой и чёрной тесьмой, передник - белым кружевом. Венчалась в этом дивном костюме - сирота. Белый цвет считался символом печали, потому-то светлые тона и преобладали в наряде невесты-сироты. А девушки при живых родителях венчались в одежде ярких тонов: красной, малиновой, зелёной.

Владимир Вардугин. "Русская одежда". Саратов. 2001

http://nevesta-kazan.narod.ru/ , 2007-2008