Главная | Ателье | Фотографии | Подготовка к свадьбе | Татарская свадьба - Туй йолалары | Ссылки

Мы готовы сшить вам платье для никаха, татарское свадебное платье.

Выполняем заказы и для других регионов.

Свадебные обряды и обычаи чепецких татар

Д.Г. Касимова

Свадебный цикл, по сравнению с другими видами семейной обрядности, более подвержен влиянию социально-экономического и политического уклада общества, в частности, нормативной законодательной базы в области семейного нрава. Воздействие этнических обычаев окружающих народов также отражается на комплексе свадебных традиций, делает его вариативным, подверженным изменениям. В связи с этим целесообразно провести изучение свадебной обрядности чепецких татар в два этапа: сначала реконструировать свадьбу конца XIX - начала XX в., а затем выявить инновации, появившиеся в XX в., и определить вызвавшие их причины.

§ 1. Брачные нормы и традиции

Создание семьи считалось одним из главных предназначений в жизни человека, поэтому вступление в брак было естественным и необходимым. Об этом свидетельствуют, в частности, материалы Переписи населения 1897 г.¹ Число замужних женщин старше 16 лет доходило, например, в д. Падера до 82,2%³, в д. Кестым - до 83,8%³. Исламские традиции и российское государственное законодательство разрешали замужество в 16 лет, но среди чепецких татар не были распространены ранние браки. В изученных деревнях не было ни одной замужней женщины в возрасте 16-17 лет. Поэтому логично производить вычисления с 18 лет - именно этот возраст был наиболее ранним при вступлении в брак. При таком подсчете количество замужних женщин в Падере и Кестыме достигает, соответственно, 88% и 91,7%. Брачность мужчин в возрасте от 18 лет (нижняя граница, установленная законодательно) была меньше. Так, в Д. Падера она находилась на уровне 69,5%⁴, в д. Кестым - 70, 5%⁵. Таким образом, число мужчин, создавших семью, составляло лишь четыре пятых от числа замужних женщин. Детальный анализ и выявление причин существовавшей разницы требует дальнейшего исследования.

Согласно нормам обычного права, запрещалось вступать в брак тем лицам, которые имели психические расстройства. Другие заболевания, даже такие серьёзные, как врождённая слепота или физическое увечье, не были препятствием для ведения семейной жизни.

Реконструкция брачного возраста во второй половине XIX - первой четверти XX в. возможна благодаря книгам регистрации браков, рождений и смертей кестымской соборной мечети (1840-1849 гг.)⁶; метрическим книгам соборных мечетей дд. Кестым, Падера, Гордино, Ахмади, Татарские Парзи, Бектыш, Засеково, Палагай, Починки, Шафеево Глазовского уезда (1914-1927 гг.)⁷; актовым записям о браке Ягошурского и Балезинского ВПК (1918-1925 гг.); материалам метрических книг деревни Палагай современного Юкамепского района (1840-е, 1880-е гг.), приведённым Р.К. Уразмановой⁸; сообщениям респондентов. Данные источников свидетельствуют, что в середине XIX в. и начале XX в. средний брачный возраст девушек равнялся 20, юношей - 25 годам. Наибольшая частота вышедших замуж (тырмышка чыгу) девушек в середине XIX в. приходилась на возраст 19,5-20,5 лет, в начале XX в. -18,5-20 лет. Преобладающая часть юношей женилась (ийләнү, [өйләнү]), соответственно, в 21-23 и 23-24 года.

Тенденция к повышению брачного возраста наблюдалась у тех юношей, которые жили в малонаселенных деревнях и починках: Падера (25,3 года), Жувам (28,5 лет), Парзи (29 лет). Перепись 1897 г. даёт к тому же возможность выявить социальные группы неженатых мужчин, возраст которых превышал границу 25 лет. В первую очередь, это наёмные работники. Так, в д. Кестым из семнадцати холостых батраков десятерым было от 25 до 55 лет, в д. Падера девять из двадцати пяти находились в возрасте от 25 до 36 лет. Вторая группа - это находящиеся на службе солдаты. Но они, как правило, к тридцати годам уже женились. Третья группа представлена немногочисленными приезжими учителями (25-27 лет), окончившими специальные учительские институты и направленными на работу в школы нового типа (русско-татарские). Четвертую группу составляли мужчины 25-26 лет, жившие в одиночестве и являвшиеся «хозяевами» по определению переписи. Их социальный н юридический статус пока неясен.

На повышение брачного возраста влияли также некоторые исторические события, в частности войны. Так, в годы первой мировой войны юноши вступали в брак в среднем в 27 лет. В то же время брачный возраст девушек не изменился, он по-прежнему находился в границах 19-20 лет.

Сказались на всех слоях населения события гражданской войны. В 1919  г., когда в крае проходили ожесточённые бои, средний возраст женившихся юношей достиг небывалой высоты - 33 лет, в следующем 1920  г. - 28,9 лет. Девушки в 1918 г. замуж выходили в 24 года. Следующий период, на который пришёлся всплеск увеличения брачного возраста, - годы, последовавшие за голодом 1921/1922 гг. Возраст юношей, вступивших в брак в 1922 и 1923 гг., равнялся 27 годам.

Материалы метрических книг деревни Палагай дают основание судить о том, что повышение брачного возраста у чепецких татар зависело не только от одномоментных исторических событий. Оно являлось следствием глубинных процессов, вызванных, вероятно, социально-экономическими причинами, а потому сохраняло тенденцию в течение нескольких лет. Так, в сороковые годы XIX в. средний брачный возраст девушек д. Налагай равнялся 19,5, а юношей - 22,7 годам. К концу XIX столетия брачный возраст несколько повысился. В браках, заключённых в 1882-1883 гг., у девушек он составил 22 года, у юношей - чуть более 23 лет.

По данным Р.К. Уразмановой, в Палагае были широко распространены браки, где жена старше своего мужа на 1-4 года. Так, из тридцати пяти браков, заключённых с 1850 по 1855 гг., в восемнадцати случаях невеста старше жениха⁹. Сообщения моих респондентов подтверждают существование таких семей. Например, в начале 1920-х гг. брат Абашевой Минслу из д. Засеково был женат в 12 лет на девушке старше его по возрасту¹⁰, а отец Вахрушевой Адии (1930 г. р.) из д. Кестым, женившийся в 18-летнем возрасте, был младше своей жены на 4 года¹¹. Однако ни в одной деревне в изучаемый период степень распространения аналогичных браков не была столь высокой, как в Палагае: с середины XIX в. до первой четверти XX в. она не превышала 20%¹². В отдельные годы в некоторых деревнях подобных браков не было вовсе. Преобладающими всегда оставались семьи, в которых муж старше жены на 2-4 года, 5-7 лет.

Явление, когда жених моложе невесты, больше характерно для финно-угорских народов, бесермян¹³. Широко бытовало оно и у некоторых тюркоязычных народов Среднего Поволжья и Приуралья, например, у чувашей, а также у ряда субэтнических групп татар, в частности мишарей¹⁴. Казанские татары, напротив, осуждающе относились к подобной практике. Не случайно, у татар, проживавших на территории юго-восточных районов современного Татарстана, такие браки составляли лишь 2%¹⁵, Основной причиной браков, в которых муж моложе жены, была, по-видимому, потребность в большом количестве рабочих рук для ведения натурального хозяйства. Женив сына на взрослой, здоровой, сноровистой девушке, получали, прежде всего, хорошую работницу. Эта же причина служила основанием для бытования ранних браков юношей. Определить реальную степень распространения таких браков сложно, т. к. этот обычай находился в противоречии с государственным законодательством. Согласно нормативным документам по семейному праву XVIII - начала XX в., в Российской империи брачный возраст для мужчин был установлен с 18, а для женщин - 16 лет. Первоначально этих нормативов придерживалось и советское государство¹⁶. Возможно, именно по этой причине ни в одном актовом документе (метрические книги, листы переписей, книги записей актов гражданского состояния ВИК) нет случаев регистрации раннего брака. Однако респонденты о них рассказывали, хотя чаще говорили о женитьбе 16-17-летних юношей. В целом, ранние браки в среде чепецких татар, так же как бесермян¹⁷, заключались не часто. В этом они отличались от чувашей, марийцев, мордвы¹⁸.

Отсутствие массовых статистических исследований, закрытый характер соответствующих источников не дают возможности документально проследить эволюцию брачного возраста сельских татар в последующие 1930-1990-е гг.

При выборе брачного партнера учитывали целый ряд факторов: материальную обеспеченность семьи, национальную и конфессиональную принадлежность, традиции эндо- или эгзогамности, личные качества.

Известно, что создание семьи в первую очередь происходило в силу экономической необходимости, особенно при натуральном типе хозяйства. Поэтому в вопросе заключения брака очень редко руководствовались взаимным желанием и согласием молодых людей. При выборе супруга учитывали мнение всех старших родственников, но решающее слово принадлежало главе семьи. Так, кестымскую девушку Ханрису Фахрутдиновну Касимову (1901 г. р.) замуж выдавал дядя, возглавлявший большую неразделённую семью, хотя был жив ее отец¹⁹. Часто женили и выдавали замуж против воли молодых. Жительница с. Юкаменского Рабига Бекмансурова, родившаяся в 1913 г. в д. Починки Ежевской волости, рассказала о своей бабушке: «На базаре родители показали своей дочери на молодого красивого парня и сказали ей, что это ее жених. Девушке он понравился. Дала она согласие выйти за него замуж. А они, родители, обманули её и выдали за старика-вдовца, у которого борода по грудь и пять детей сирот. Увидела она его только после свадьбы, потому что всё это время просидела на кухне, как и полагалось невесте. Что же было делать, пришлось с этим стариком жить. У них ещё четверо детей родилось»²⁰.

Среди татар, так же как у других народов края, преобладали браки между людьми, имевшими равный социальный статус. Респонденты единодушны во мнении, что богатые старались подыскать себе супругу в богатой семье. А бедные, как правило, женились на девушках из бедных. Недаром среди кестымских татар существовала поговорка: «Байны бай алсын, ярлыны ит алсын» (Богатого пусть богатый возьмёт, бедного пусть собака возьмёт)²¹.

Часто мать сама присматривала невесту своему сыну, причем задолго до наступления его брачного возраста. Так случилось, например, с кестымским крестьянином Гимраном Абуталиповичем Касимовым (1905 г. р.). Его дочь поведала: «Мать моего отца - бабушка Магрифа - приметила, что к соседке приходит младшая 20-летняя сестра, девушка озорная, юркая, скорая. Узнала, из какой она семьи. Выяснила, что в семье пять дочерей и лишь один младший сын. И так проворно девушки работали, что успевали свое поле убрать, и ещё время оставалось к другим наняться на работу. Понравилась ей девушка. Было это в 1921 г. Стала бабушка ждать, когда сыну исполнится 18 лет, и он получит право жениться. В течение двух лет она ревностно «стерегла» свою будущую невестку. Когда однажды к бабушке Магрифе пришла женщина-односельчанка и попросила сосватать для ее сына эту самую девушку, т. е. мою маму, то бабушка ей ответила прямо: «Мы сами давно её выбрали, лишь закон не позволяет сейчас жениться моему сыну»²².

При выборе брачного партнера татары традиционно соблюдали национальную и конфессиональную эндогамию. Брак с «иноверцем» и «инородцем», как сообщали информаторы, всегда осуждался и не принимался татарским обществом. Однако, по мнению Д.М. Исхакова, ссылающегося на исследования М. Островской, уже с конца XVII в. были известны брачные связи татар с удмуртами²³. Обобщая всю известную информацию о межнациональных браках татар, уместно предположить, что это были односторонние браки. Татарских женщин замуж за удмуртов не выдавали, но татары-мужчины женились на удмуртках. Выйдя замуж за татарина, удмуртка меняла имя на мусульманское и подчинялась татарским правилам семейной жизни.

В целом те же процессы, по-видимому, происходили и во взаимоотношениях татар с бесермянами. Проблема брачных связей между татарами и бесермянами была объектом внимания многих исследователей²⁴. П. Сорокин, Р. Шубин, Д.М. Исхаков единодушны во мнении, что некогда брачные связи между татарами и бесермянами были столь тесными, что следует говорить об образовании особой татаро-бесермянской брачной «единицы». По мнению Д.М. Исхакова, она образовалась в бассейне реки Чепцы уже к концу XVIII в. и была почти полностью внутренне замкнутой²⁵.

Не расходятся исследователи и в оценке характера этих отношений. Все они указывали на преимущественно односторонние брачные связи: татары брали бесермянских жен, но дочерей своих за бесермян не отдавали. Причины этого процесса очевидны и для путешественников XIX в., и для современных исследователей. В первую очередь, - это социальное неравенство. Татары долгое время сохраняли память о своем былом высоком социальном статусе служилых князей. Ф. Корнилов, побывавший у татар Слободского уезда в первой четверти XIX в., писал, что они «считают бесермян ... ниже себя и ... презирают»²⁶. Поэтому, полагает Д.М. Исхаков, «татары не допускали и мысли, что потомство татарки может перейти в разряд населения с более низким социальным статусом»²⁷. Во-вторых - различие конфессий. Проблема стала актуальной во второй половине XVIII в., когда часть бесермян отошла от ислама и приняла христианство. Различия в вероисповедании резко уменьшили границы брачных ареалов, тем самым сократили число татаро-бесермянских брачных союзов.

При зримом единодушии исследователей, остаются и спорные проблемы. Например, учёные по-разному отвечают на два вопроса: был ли одинаковым характер брачных татаро-бесермянских отношений на всей территории чепецкого бассейна, и какова степень брачных взаимоотношений между татарами-мусульманами и бесермянами-мусульманам и во второй половине XIX - начале XX в.

Р. Шубин, проанализировав материалы переписи 1926 г., пришёл к заключению, что на определенном этапе исторического развития, когда социальное неравенство между этими народами перестало быть непреодолимой преградой, односторонние браки постепенно стали заменяться двусторонними. Не только татары женились на бесермянках, но и татарки выходили замуж за бесермян. Свидетельством тому служили 15,3% бесермянских мужчин, которые в 1926 г. имели жёнами татарских женщин. При этом, подчёркивал автор, смешанные татаро-бесермянские браки были характерны только для Слободского уезда²⁸, т. е. для нижнечепецких татар. В других местах бесермяне, вступая в межнациональный брак, предпочитали удмуртов, а не татар.

Д.М. Исхаков поддерживает тезис о появлении двусторонних брачных связей, в первую очередь в силу ослабления социального неравенства между татарами и бесермянами. Однако он, в отличие от Р. Шубина, считает, что до середины XIX в. преобладали односторонние браки. Именно неэквивалентный обмен жёнами между этими народами привёл к более быстрому росту численности татар. Так, при отсутствии внешних миграций в 1818-1856 гг., численность татар выросла более чем в два раза. Бесермяне же дали прирост всего в 28%²⁴. Другим существенным различием во взглядах Д.М. Исхакова является его утверждение об активных брачных связях татар и бесермян не только в нижнечепецкой (Слободской уезд), но и средне- и верхнечепецкой подгруппах татар, расселённых в Глазовском уезде.

Диаметрально противоположный ответ на поставленный вопрос дала Е.В. Попова. Опираясь на анализ письменных источников конца XIX и первой четверти XX столетий, а также на современный полевой материал, она однозначно определила свою позицию: межнациональные браки бесермян с татарами, впрочем, как и с удмуртами, были малораспространённым явлением³⁰.

Соглашаясь до известной степени с позицией Е.В. Поповой, следует указать на недопустимость решения проблемы татаро-бесермянских браков без учёта факторов времени и территориальной специфики. Несомненно, до середины XIX в. татаро-бесермянские браки были. Это убедительно показали Р. Шубин и Д. Исхаков. Более того, межнациональные браки стали одним из путей ассимиляции бесермян и формирования так называемого «новотатарского» населения.

Что касается второй половины XIX - первой четверти XX в., Е.В. Попова, изучив метрические записи приходских церквей, пришла к выводу, что «такие браки встречались как исключение и не имели распространения»³¹. На мой взгляд, метрические книги не могут дать репрезентативный материал для решения вопроса о степени распространения татаро-бесермянских браков, т. к. они в них не фиксировались по ряду причин. Во-первых, в Российской империи в тот период были запрещены межконфессиональные браки, в частности, между мусульманами и христианами. Прежде чем заключить брак, один из брачующихся должен был принять христианство, и уже поэтому в метрических записях фигурировал под христианским именем. Во-вторых, если заключался брак между татарином-мусульманином и бесермянкой-христианкой, то, согласно традиции, девушка должна была принять вероисповедание своего будущего мужа. Для этого она заблаговременно просила разрешение Синода о перемене вероисповедания³². Даже если благословение не было получено, в любом случае брачный союз регистрировался в метрической книге соборной мечети по исламским законам, а выходящая замуж девушка фиксировалась в книге уже под мусульманским именем и отчеством.

То же происходило при вступлении в брак бесермян-мусульман, об обстоятельствах происхождения которых писали П.М. Сорокин, П.Н. Луппов и Д.М. Исхаков³¹. В контексте нашей темы следует отметить, что браки мусульман-татар и мусульман-бесермян по письменным источникам XIX в. определить фактически невозможно, т. к. те и другие носили исламские имена.

Ситуация изменяется в конце XIX в., когда в метриках мечетей стали записывать не только имя и отчество, но и фамилию брачующихся. Используя принцип П.М. Сорокина, который разделил татар и бесермян, выделив их фамилии, получается, что в конце XIX - первой четверти XX в. татаро-бесермянские мусульманские браки реально существовали. Правда, их было не очень много. Таким образом, очевиден ответ на второй вопрос: если браки между татарами-мусульманами и бесермянами-христианами до 1970-х гг., видимо, действительно были единичны, то брачные союзы между татарами и бесермянами-мусульманами были вполне возможны и, вероятно, имели распространение в силу общего вероисповедания.

Материалы метрических книг свидетельствуют также, что в конце XIX - начале XX в. (а в Кестыме даже в середине XIX в.) татары заключали браки с лицами, проживавшими в Казанской, Уфимской, Самарской, Пермской губерниях, Сарапульском и Малмыжском уездах Вятской губернии (схемы 7а; 76; 14; 18). Этническая принадлежность брачных партнёров не известна, однако все они имели мусульманские имена. Об одном из таких браков, заключённых в дореволюционный период, поведала М.А. Ахмарова (1913 г. р.). Её мать Зәйнәб, приехавшая с братом в Кестым в 1905 г., была дочерью сосланного па каторжные работы в Пермь участника дербентского восстания. Через год она вышла замуж за кестымца Ахметзяна Касимова³⁴.

Таким образом, анализ проблемы межнациональных браков второй половины XIX - первой четверти XX в., позволяет сделать вывод, что для татар была важна не столько этническая, сколько конфессиональная эндогамия.

Эта тенденция сохранилась и в последующий период. С 1930-х гг. связи между татарами и бесермянами укрепились. Известно, что Всесоюзная перепись 1926 г. стала последней, в которой бесермяне фиксировались как самостоятельный народ. Последующие переписи 1937-1989 гг. включали часть бесермян, исповедующих христианство, в состав удмуртов, другую, сохранявшую мусульманскую культуру, - в число татар. Этот факт способствовал усилению процессов этнической ассимиляции. Утеря национального самосознания более всего была выражена в среде «отатаренных» бесермян. Во второй половине XX в., судя по полевым материалам, браки между татарами и бывшими недавно бесермянами-мусульманами имели широкое распространение, особенно в Юкаменском районе. Например, брачные связи были отмечены между жителями Кестыма и Гордино; Малого Венижа и Кесшура, Тугая, Гордино, Ворцы.

В советское время чепецкие татары заключали двусторонние браки также с представителями других мусульманских народов: башкирами, узбеками, азербайджанцами, а также с казанскими татарами и мишарями. Хотя в общей совокупности таких браков немного в силу отсутствия постоянных культурных связей, а также территориальной отдалённости друг от друга.

В этих союзах преобладали браки чепецких татар с представителями других субэтнических групп татарского этноса. Так, мишарка Сара Абубакеровна Капкаева (1920 г. р.) из с. Асса Пензенской области после окончания в 1936 г. педагогического техникума была направлена на работу в д. Палагай Юкаменского района. Там же она вышла замуж за местного татарина³⁵. В 1925 г. в Юкаменский район из Арызского района Татарии приехал Харис Хабибрахманович Галеев. Он сначала возглавил Шафеевскую, а позже Палагинскую школу 1 ступени. Здесь же в 1926 г. он женился на кестымской девушке³⁶.

На втором месте предпочитаемых брачных партнеров стоят башкиры. Главную роль в таком выборе сыграл фактор территориальной и культурной близости. Как правило, знакомства молодых людей происходили во время учёбы в вузах, профтехучилищах, на производственной практике, на местах работы.

На третьем месте - узбеки и азербайджанцы, но браки с ними единичны. При этом связи с представителями этих народов преимущественно односторонние: за них выходят замуж чепецкие татарки, но мужчины на узбечках и азербайджанках не женятся. Если браки с узбеками имеют уже длительную историю, известны примеры с 1960-х гг., то к бракам с азербайджанцами отношение до сих пор настороженное. К межнациональным бракам с представителями «христианских» народов (крәшеннер, арлар), татары до революции относились крайне отрицательно. Для обозначения «чужих» людей использовали не столько конфессионализм «крещённые» (крәшеннер³⁷.), сколько этноним «удмурты» (арлар), который семантически, в частности в вопросах брака, понимался шире: чепецкие татары так могли назвать любого немусульманина, в том числе и русских. Принадлежность одного из партнеров, особенно юноши, к «христианской национальности» была существенным, как правило, непреодолимым препятствием для супружества ещё несколько десятилетий после революции.

Первые документально засвидетельствованные примеры смешанных конфессиональных браков относятся к 1920-м гг. С 1919 по 1925 гг. в восьми татарских деревнях, входивших в Балеринскую и Ягошурскую волости (современный Балезинский район УР), было зарегистрировано 168 браков татар, из них только три были межнациональными: 7 октября 1922 г. вступили в брак 23-летний Касимов Ахметзян из д. Кестым и 19-летняя Тебенькова Надежда³⁸; 17 июня 1923 г. 27-летний Исмагиль Мухаммадиевич Касимов из д. Кестым женился на 32-летней девушке Гладышевой Павле Вениаминовне, родившейся в д, Вачева Целяковска Верх-Устюжского уезда Северо-Двинской губернии³⁹. В обоих случаях молодожены были крестьянами. Третий брак был зарегистрирован 19 марта 1924 г. между Бияновым Саляхутдином Газизовичем 1900 г. р. из д. Кестым и Сазоновой Александрой Алексеевной 1904 г. р., родившейся в г. Воткинске Сарапульского уезда⁴⁰. Эти люди, вероятно, работали на железнодорожной станции Балезино, т. к. были чернорабочими. Примечательно, что в официальном документе ВИКа в графе росписей молодоженов И..М. Касимова и П..В. Гладышевой под именем невесты следует подпись по-арабски Фатиха. Очевидно, это новое мусульманское имя невесты, данное ей при замужестве. В остальных случаях все расписались по-русски.

Обращает на себя внимание тот факт, что в 1920-е гг., как и до революции, межнациональные браки были односторонними: татарки замуж за русских или удмуртов всё ещё не выходили. Нарушение традиции стало наблюдаться в послевоенные годы. Как правило, это были девушки, получившие профессиональное образование в городах или переселившиеся в крупные сёла или посёлки. Тем не менее, в это время женщина, вышедшая замуж за нетатарина, ещё презиралась обществом. Такая ситуация в целом сохранялась вплоть до 1970-х гг.

В последние три десятилетия XX в. случаи межэтнических браков татар с удмуртами и русскими участились. Наиболее высокие показатели наблюдаются в районных центрах, низкие - в деревнях. Например, анализ домовых книг с. Юкаменского с 1986 по 1989 гг. показал, что из всей совокупности семей, в которых хотя бы один из супругов был татарином, лишь 37,5% были моноэтничными. Другие 62,5% семей, образовавшиеся в результате межнациональных браков, распределились следующим образом. Семьи, в которых татарин взял в жены удмуртку или русскую, составили 37,5%. Чаще татары-мужчины выбирали удмуртских девушек, чем русских (соответственно 29,2% и 8,3%). Татарки выходили замуж за нетатар традиционно реже: таких семей лишь 25%. При этом распределение этнических предпочтений татарских невест между удмуртскими и русскими женихами одинаковое - по 12,5%⁴¹. Таким образом, в последней четверти XX в. межнациональные браки с «немусульманами» получили достаточно широкое распространение, и татары стали относиться к ним более терпимо, хотя всё же с долей осуждения.

По-прежнему преобладающими остаются моноэтничные браки. И сейчас многие татарские девушки и юноши говорят, что хотели бы подобрать себе пару только своей национальности и вероисповедания. В результате, благодаря эндогамии, обеспечивается стабильная межпоколенная преемственность этнокультурных традиций. Определение характера брачных предпочтений внутри этноса через очерчивание брачных ареалов позволяет выявить локальные варианты изучаемой этнической культуры. Например, устные сообщения респондентов свидетельствуют, что на протяжении XX в. в больших сёлах, таких, как Кестым и Палагай, существовала традиция выбирать невест преимущественно в своем селе. В сравнительно мелких татарских деревнях современного Юкаменского района распространёнными были браки между жителями соседних деревень. Анализ метрических книг подтверждает эту информацию и позволяет показать эволюцию характера брачных связей.

В среде верхнечепецких татар общей тенденцией второй половины XIX-XX в. было расширение числа эндогамных браков. Так, в 1840-1849 гг. преимущественно эндогамными были только дд. Кестым и Гордино. Доля заключаемых браков внутри своей деревни составляла, соответственно, 88-85%⁴² (схема 7, а) и 43-80% (схема 5а). Экзогамные браки в этот период господствовали в д. Падера (доля браков, заключаемых за границей своей деревни, составляла 75-67%: схема 9а), д. Татарские Парзи (71-89%: схема 12а), поч. Малые Парзи (100%: схема 13), поч. Ахмади (100%: схема 11а).

В начале XX в. преимущественно эндогамными были уже не только деревни Кестым (97-85%: схема 76) и Гордино (65-84%: схема 56), но и поч. Ахмади (78-66%: схема 11б), д. Татарские Парзи (81-87%: схема 126), д. Падера (81-75%: схема 9в). Экзогамные браки преобладали в этот период только в г. Глазове⁴³. Впрочем, это верно лишь для женщин: 83% невест выходили замуж за пределы города. Глазовские женихи, напротив, женились исключительно на глазовчанках (схема 14). Вместе с тем сложилась группа населённых пунктов, которая находилась в переходном состоянии, число эндо- и экзогамных браков было в них примерно одинаковым, но с небольшим преобладанием браков, заключаемых в своей деревне или за её границами. К первой группе относились поч. Гурьяшур (50-75%: схема 6), ко второй - поч. Бектыш (50-43%: схема 10), поч. Махмудрахим (67-60%: схема 8).

Материалы по среднечепецким татарам изучены пока ещё недостаточно. Доступные для анализа источники констатируют факт преобладания преимущественно экзогамных деревень и починков в течение всего изучаемого периода. Так, в листах Переписи 1897 г. переписчики, работавшие в Юмской и Пышкетской волостях, зафиксировали места рождений невесток, благодаря чему можно судить о характере брачных союзов и брачных ареалах изучаемых деревень. Оказалось, что д. Мамлеево, поч. Юнусенки, д. Муллино были абсолютно экзогамными, так как все невестки в них были родом из других деревень (схемы 15, 16, 18). Преимущественно экзогамным был и поч. Зяглуд (86%: схема 17)⁴⁴. В первой четверти XX в. характер связей, по-видимому, не изменился. По-прежнему число эндогамных деревень было низким. Например, такой была д. Починки (75-60%: схема 19). Небольшое преобладание браков, заключаемых в своей деревне (56-50%), имелось в д. Засеково (схема 20). В д. Шафеево, наоборот, экзогамные браки чуть превалировали (50-60%: схема 21)⁴⁵.

Существование эндогамных поселений было связано с патронимической структурой чепепких татар. Большие деревни уже в середине XIX в. представляли собой объединения отпочковавшихся родственных групп, образовавших отдельные концы, или кварталы (кестымские татары называли их аймак, нәсель, юкаменские - явер, пи). Так, Кестым был разделен на 9 аймаков, д. Починки и д. Татарские Ключи - на 6 яверов. В конце XIX в. аймак потерял родственную сущность, заселение кварталов происходило уже формально⁴⁶, поэтому принцип действия экзогамии по существу перестал соблюдаться. Вместе с тем, предпочитая брать невест из своего села, выбирали их из других патронимических семей.

Таким образом, будучи эндогамными относительно окружающих селений, деревни были экзогамными в пределах своего населённого пункта. Пережитки экзогамии сохранились также в кросскузенных союзах, имевших распространение у чепецких татар в прошлом и изредка встречающиеся сейчас. Так, браки между сыном сестры и дочерью брата или сыном брата и дочерью сестры считались возможными⁴⁷. Подобное характерно и для татар-мишарей⁴⁸.

В маленьких поселениях родственные отношения между семьями внутри деревни, вероятно, проявлялись достаточно активно. Поэтому возникала необходимость искать брачных партнёров за границами своего населенного пункта.

У каждой деревни, вне зависимости от её размера, существовали традиционные брачные связи (схемы 5а - 21). Правда, доля междеревенских браков в каждой из них была различной. В отношении преимущественно эндогамных поселений видимо иногда следует говорить о брачном ареале в границах одной деревни. Например, молодежь из д. Кестым в первой четверти XX в. заключала браки с жителями 23 населенных пунктов (более широкого географического ареала не было ни в одной деревне верхне- и среднечепецких татар). Но они составляли всего лишь от 2 до 15% всех брачных союзов. Иными словами, такие связи были единичны.

Тем не менее, анализ материалов в совокупности позволяет выявить два больших брачных ареала. Они существовали уже в середине XIX в. и не изменили границ в первой четверти XX в. Первый ареал включал все селения верховья р. Чепцы (Гордино, Кестым, Гурьяшур, Махмудрахим, Падера, Бектыш, Ахмади, Татарские Парзи, Малые Парзи, Гурзи, Балезино), а также дд. Палагай и Татарские Ключи, расположенные в среднем течении (схемы 5а - 13). Доля браков внутри этого ареала в середине XIX в. составляла 92,3% (из 114 браков 105 были заключены внутри группы)⁴⁹, в начале XX в. - 93,2% (соответственно из 468 - 436 браков)⁵⁰. На первом этапе устойчивые односторонние связи с другим ареалом имела только д. Гордино, из которой 30% невест выходили замуж за границы верхнечепецкого круга, в район бассейна Лекмы и Убыти (схема 5а). В последующий период деревня стала абсолютно эндогамной в границах брачного ареала (схема 56).

Характерной чертой деревень этого куста было также наличие связей с нижнечепецким (нукратским) ареалом (1 брак из 114, или 0,9% в середине XIX в. и 8 браков из 468, т. е. 1,7% в начале XX в.) и с населёнными пунктами Казанской, Самарской, Уфимской губерний и Малмыжским и Сарапульским уездами Вятской губернии (в середине XIX в. - 1,8%, в первой четверти XX в. - 2,6%).

Второй ареал состоял из селений, расположенных на побережье рек Убыть, Лекма, Лема, т. е. в среднечепецком бассейне (схемы 15-21).

Частично обработанные материалы конца XIX в. (в частности, проанализированы переписные листы 1897 г. деревень Мамлеево, Муллино, Юнусенки и починка Зяглуд) свидетельствуют о том, что доля браков, заключённых внутри этого ареала составляла 100%" (схемы 15-18). В 1927 г., согласно записям в метрических книгах деревень Починки, Засеково, Шафеево, она равнялась 96,2%⁵³ (схемы 19-21).

Таким образом, выделенные брачные ареалы середины XIX - первой четверти XX в. совпадают с локально-территориальными группами чепецких татар - кестымской и юкаменской.

Отсутствие массовых статистических источников не дает возможность проследить развитие брачных ареалов в последующие годы. Личные наблюдения и сообщения респондентов дают лишь общее представление, по явно очевидно сохранение двух основных ареалов с одновременным небольшим повышением доли браков между представителями юкаменского и кестымского кустов.

Ещё одним важным условием при выборе брачного партнёра являлось соблюдение нескольких брачных запретов. Так, не разрешалось супружество между близкими родственниками по мужской линии, тогда как по женской линии этого запрета не придерживались⁵³. Не поощрялось нарушение правила старшинства: женить и выдавать замуж полагалось, начиная со старших детей, и т.д.

Физическая красота в дореволюционный период не являлась решающим критерием в выборе партнёра. Прежде всего обращали внимание на черты характера и на те внешние данные, которые свидетельствовали о здоровье: у девушки это - невысокий рост, не длинные и не худые ноги («чтобы прочнее стояла»), широкие бёдра («чтобы легче рожала»), крепкая рука, плотное, не рыхлое телосложение. А уж если девушка красивая (мотор [матур] кыз, чиста кыз), то она должна быть черноволосой (рыжий цвет: кызыл - красный, в меньшей степени сары - жёлтый - не любили и считали «удмуртским»), иметь овальное лицо (йемре бет), чистую кожу, румяные щеки, большие глаза. Мужской идеал в сознании респондентов размыт, он реконструируется сложнее. Это ещё раз доказывает малозначимость критерия красоты при выборе жениха. Говорили, что мужчина должен быть широкоплечим, статным; красиво, когда у него волнистые волосы.

С конца 1920-х гг. критерии брачных предпочтений несколько изменились. Под влиянием идей социального равенства внешняя привлекательность человека постепенно становится не менее важным фактором и противопоставляется высокому материальному статусу. Наиболее полно эта позиция выражена в словах кестымки Б.И. Касимовой (1911 г. р.): «Девушки из богатых семей не всегда пользовались успехом среди парней, потому что некрасивыми были. Некрасивые - это значит «сыльтыр-сальтыр»: и характер, и цвет лица у них плохой. Они или слишком толстые, или очень худые. Поэтому парни хоть и старались богатых брать, но если она некрасивая, то отказывались от нее»⁵⁴.

Важной составляющей брачных норм и традиций чепецких татар было многоженство, Оно отличало татар от соседних народов - удмуртов, бесермян, русских. Устные сообщения респондентов позволяют констатировать, что многоженство было распространено в дореволюционный период в обеих подгруппах чепецких татар. Характеризуя полигинию, респонденты обращали внимание на два основных аспекта - этический и имущественный. Согласно первому, многоженство являлось признаком религиозности и нравственности. Вторую супругу, как правило, выбирали из бедной семьи. Поэтому предоставление ей возможности достойной жизни считалось поступком высокоморального человека, истинного мусульманина. Если мужчина брал вторую жену (балдызга алу - вторично жениться, взять вторую жену; балдызга бару - стать чьей-либо второй женой), свадьба обычно проходила без особых церемоний, приглашали только самых близких людей. Сумма махра была низкой.

Содержать нескольких жён имели возможность только очень состоятельные люди. Вследствие этого у современных чепецких татар сложилось представление о том, что в прошлом у юкаменских татар полигиния была редкостью, и по две жены имели в основном только муллы. У кестымских татар, напротив, материальная обеспеченность многих мужчин позволяла иметь две, а то и три жены.

Однако документально подтвердить сообщения респондентов не всегда удается. В силу ограниченности содержания источников, таких, например, как метрические книги, невозможно определить степень и хронологические рамки бытования полигинии, социальный статус мужчин, женатых на нескольких женщинах, детность таких семей. Лишь перепись 1897 г. дает ответ на некоторые поставленные вопросы. Подтверждаются, например, сообщения респондентов о преимущественном распространении многоженства в подгруппе кестымских татар. Однако материалы показывают, что доля многожёнцев составляла лишь около 2-3% от числа женатых мужчин. Цифры эти аналогичны тем, что были зарегистрированы в Казани в 1844 г.⁵⁵ Правда, в Казани имело место даже трёх- и четырёхжёнство, тогда как в среде чепецких татар зафиксированы только браки мужчин на двух женщинах, не более.

На момент переписи многожёнцами были в основном мужчины тридцати-сорока лет, т. е. в расцвете физических сил, изредка пятидесяти-, шестидесяти- и семидесятилетние. Разница в возрасте между мужем и первой женой составляла в среднем 5 лет, со второй - в большинстве случаев 20 лет (в пределах от 6 до 45 лег). Соответственной была разница и в возрасте между первой и второй супругами - как правило, 13 лет (в пределах от 3 до 45 лет).

Перепись в целом подтверждает рассказы респондентов и о высоком имущественном статусе многожёнцев. Детальный анализ позволил выделить эту группу мужчин по социальному признаку. В д. Кестым трое из шести многожёнцев, помимо основной деятельности - земледелия, торговали вразнос, имели в хозяйстве работников⁵⁶. В д. Падера все многожёнцы занимались сапожным ремеслом⁵⁷. Этот факт отметил и П.М. Сорокин. В соответствии с его записями, по две жены имели только самые зажиточные торговцы и указные муллы⁵³.

Нормативные документы царской России по семейному праву запрещали многоженство, однако запрет не распространялся на народы, традиционно исповедующие ислам. Их семейную жизнь и брачные отношения разрешалось регулировать и контролировать по законам шариата, что и происходило среди чепецких татар.

После революции большевики сделали попытку изменить ситуацию. Декрет ВЦИК и СНК от 18 декабря 1917 г. «О гражданском браке, о детях и введении книг актов состояния» ввел запрет на брачные союзы для лиц, уже состоявших s браке⁵⁹. По сути, закон запрещал многоженство. Однако юридического механизма пересмотра старых порядков принято не было. Через год, 16 сентября 1918 г. в «Кодексе законов об Актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве» были приняты расширительные пункты, чётче регулировавшие нормы семейной практики. В сущности, декларировалась перерегистрация браков. Так, по новому закону церковные браки, не зарегистрированные в органах ЗАГСа, не влекли за собой никаких юридических прав и обязанностей. Церковные браки, заключённые до Октябрьской революции, были приравнены к бракам, зарегистрированным в органах ЗАГС. Однако российские законодательные акты того времени не предусмотрели процедуры решения очевидного противоречия между первым и вторым положениями. Позже в Закавказье, Средней Азии и Казахстане закон был скорректирован: наряду с общими декретами, утверждавшими равные права мужчины и женщины, были изданы специальные нормативные документы в области семейного права, предусматривавшие, в том числе, уголовное наказание за многоженство⁶⁰.

Отсутствие достаточного числа качественных источников не даёт возможности судить о том, как старые традиции чепецких татар «выживали» в условиях нового закона. Скорее всего, полигинные семьи продолжали жить по-прежнему. Фактический юридический статус их не изменился. Так, по рассказу М.А. Ахмаровой (1913 г. р.) у её отца, одного из самых богатых купцов д. Кестым, было две жены. Первая супруга была старше второй на 25-30 лет. С установлением советской власти семейная жизнь их никак не изменилась. После смерти супруга в 1923 г. женщины продолжали жить по-прежнему вместе, в одном доме.

М.А. Ахмарова особо выделила тот факт, что старшая жена воспитывала детей младшей, а последняя в свою очередь именно в силу своего возраста и крепкого здоровья больше времени тратила на хозяйственные занятия по дому⁶¹.

Не свидетельствуют о кардинальных изменениях в семейной жизни многожёнцев и метрические книги волостных исполнительных комитетов. Более того, 19 февраля 1919 г. Ягошурским ВИК был зарегистрирован брак между уже женатым 52-летним падеринцем Хафизом Ситтыковичем Касимовым и 19-летней девицей из той же деревни Фаюзой Галимулловной Касимовой, ставшей его второй женой⁶².

Сохранению многоженства у чепецких татар в первые годы советского государства способствовали два фактора. Первый - экономический. Ни одна женщина, к тому же с детьми, не имела возможности выделиться, построить дом, вести свое хозяйство. Консервативность традиционного мировоззрения давала слишком мало шансов создать новую семью. По обычаю, разведённая или вдовая женщина в подавляющем большинстве случаев выходила замуж лишь за вдовца или за калеку. Такой брак был не самой лучшей альтернативой устоявшимся семейным отношениям и налаженному быту.

Второй не менее важный фактор, способствовавший сохранению старых традиций, лежит в области политики самого советского государства по вопросам семьи и брака. Как известно, в первые годы после Октября признавалась свобода брачных союзов, наблюдалось лояльное отношение к сожительству. «Кодекс законов о браке, семье и опеке в РСФСР» (1926 г.) приравнял фактические брачные отношения к зарегистрированному браку, юридически закрепив практику последнего десятилетия.

При всем том, после 1917 г. официально зарегистрированных новых полигамных семей в среде верхне- и среднечепецких татар, за исключением вышеуказанного в д. Падера, не образовалось. В 1960-е гг. полигинные семьи естественным образом (по причине смерти супругов) прекратили свое существование.

Однако после Великой Отечественной войны, во второй половине 1940-х - начале 1950-х гг. вновь стали появляться своеобразные многожёнцы. И это несмотря на то, что с 1930-х тт., особенно в период Великой Отечественной войны государство проводило политику укрепления семьи. По форме полигинные семьи послевоенных лет существенно отличались от дореволюционных. Мужчина не прерывал экономических и личных связей с первой семьей, но проживал в доме новой супруги. Зарегистрировать второй брак без расторжения первого он не имел права, поэтому официально числился супругом первой жены. Тем не менее, анализ полевого материала свидетельствует, что «вторые» браки обязательно регистрировались муллой по мусульманскому обряду. Таким образом, дети, рождённые от второй жены, в глазах татарской деревенской общины приобретали статус законнорожденных.

Возрождение многоженства стало закономерной реакцией на демографический перекос в сторону увеличения женского населения и «нехватки» мужчин после войны. Существенным стимулом к своеобразному воскрешению полигинии стал также экономический рост уровня жизни сельского населения. Вследствие этого у мужчин появилась возможность содержать две семьи.

В отличие от многоженства, многобрачие в семейной жизни чепецких татар встречалось довольно часто. Около половины мужчин и женщин в течение своей жизни вступали в брак по несколько раз, в единичных случаях — даже по пять раз. По сообщению Х.С. Касимова, его прадед был женат девять раз. Значительная часть подобных браков была вызвана смертью предыдущего супруга. Необходимость вторичного брака вызывалась особенностями натурального хозяйства, для полноценного функционирования которого требовалась кооперация мужского и женского труда. Анализ архивных материалов свидетельствует, что мужчины чаще вступали в повторный брак. Мужчина, будучи главой крестьянского владения, для поддержания стабильного хозяйства, был вынужден иметь полную семью и потому женился, несмотря на свой возраст. Бывали такие случаи, когда 70-летние старики женились на 18-летних девушках, которые становились их третьей или четвёртой по счёту женой. Очень редко вдовец оставался жить на попечении своих взрослых сыновей.

Судьба вдовых женщин в силу их юридического и социального бесправия, экономического бессилия была иной. Половина из них вступала в брак вторично. Как правило, это были молодые женщины в возрасте 18-30 лет, т. е. те, которые могли рожать детей. Другая половина вдов оставалась жить под опекой родственников умершего мужа или на содержании своих взрослых детей.

Экономическая необходимость сохранения целостности хозяйства привела к бытованию среди чепецких татар явления левирата и сорората. Р.К. Уразманова писала: «Встречались случаи, когда брат женился на вдове своего старшего и младшего брата. Иногда овдовевший свёкор женился на своей вдовой снохе. Однако при этом учитывалось мнение самой вдовы: насильно замуж за родственника мужа ее не выдавали. Не возбранялась и женитьба на старшей сестре своей жены (балдыз)»⁶³.

В татарских деревнях преобладало патрилокальное поселение супругов. Например, в 1897 г. во всех семьях д. Падера жёны жили в родительском доме своих мужей.

Матрилокальных семей было немного, в частности, в д. Гордино - 1 из 44⁶⁴, в д. Кестым - 2 из 307 семей⁶⁵. Примаки, которых называли удмуртским словом пыртос, пыртус, имели низкий социальный статус. Они не являлись номинальными хозяевами дворов (во главе хозяйства стояла жена или пасынок, даже если он несовершеннолетний, например 15 лет), т. е. не имели никаких экономических прав. Как правило, они были не первыми мужьями своих жён и часто младше их по возрасту на 5-10 лет. В-третьих, примаками обычно становились не местные мужчины, а приехавшие из соседних деревень. Можно предположить, что первоначально они оказывались на новом месте в качестве сельскохозяйственных работников, а впоследствии устраивали свою жизнь, женившись на вдове или «старой деве». Очевидно, что у себя на родине они не относились к числу зажиточных крестьян и покидали её в надежде прокормить себя и заработать. Таким образом, примачество являлось следствием экономической несостоятельности. Обездоленным и экономически ущемлённым мужчинам примачество давало возможность безбедного существования, но они не получали высокий статус владельца, хозяина, полноправного члена общины. Такое право приобретали лишь их дети.

Сегодня явление примачества имеет более широкое распространение. Оно уже не считается позорным, как прежде, однако неодобрительное к нему отношение сохранилось. Кроме того, слово пыртос приобрело второй смысл - так называют человека, потерявшего родство, забывшего своих предков.

Ещё одной брачной традицией чепецких татар было использование любовной магии в семейном быту. По целеполаганию и методам можно выделить два вида магических действий. Так называемую «белую» магию, использовали только для благих целей, например, помирить мужа и жену, вызвать любовь между молодыми людьми или одного из супругов к другому. Для этого использовали ворожбу эшкерү[өчкерү]. Если девушку выдали замуж за нелюбимого человека и их семейная жизнь не складывалась, то её поили специально приготовленным раствором: на донце блюдца писали свекольным соком имя мужа и несколько фраз из молитвы, затем высохшие «чернила» разводили водой⁶⁶. Такой же приём применяли, когда хотели отвлечь мужа от гулянок на стороне. Если молодожёны не были знакомы до брака, чтобы привлечь их друг к другу, вызвать чувства взаимопонимания, уважения и любви, рекомендовали носить амулеты. Они представляли собой маленькие мешочки с вложенными в них листами бумаги, исписанными словами молитв. Женщинам предлагалось носить амулеты на шее или на голове под косой. Такие же любовные обереги подкладывали в одежду того супруга, который не имел или потерял чувство любви⁶⁷ . Исполнителями описанных действий всегда выступали абыстай или любая религиозно образованная женщина. Таким образом, «белая» магия носили исламский характер. Не случайно, одна из респонденток сказала: «Словами Корана плохие дела не делаются»⁶⁸.

Приёмы «чёрной» магии сикерлеү [багучылык итү, күрәзлек итү, сихерләү] предпринимали, чтобы расстроить семейную жизнь или покалечить одного из супругов, чаще всего мужчину: лишить его конечности, свести с ума, «навести» смертельную болезнь. Секретами вредоносного колдовства владели бабки-знахарки⁶⁹. Свои знания они обычно не раскрывали и практиковали тайно. По сообщениям некоторых респондентов, злой силой могли обладать также жена и любовница мужа⁷⁰. При вредоносной магии цели добивались не словами молитв, а наговорами (шакше-шекше) и использованием заражённых, грязных (сакрально и фактически) предметов. Например, применяли менструальную кровь, воду, которой омывали покойного, землю с кладбища. Их подкладывали под порог дома той семьи, которой хотели нанести порчу⁷¹, или незаметно добавляли в пищу. Так, лепили хлебные шарики (шишәрә) из муки и воды, в которой смачивали и выжимали тряпку. Предварительно ею протирали подмышки и промежности. Мужчин поили наговорённой и «заражённой» водкой⁷².

Несложившаяся семейная жизнь супругов регулировалась не только средствами любовной магии. Она могла быть прекращена на законном основании, т. е. через развод (талак), случаи которых в изучаемый период были распространены. Это отличало татар от православных народов края, для которых развод был затруднён.

Процедура бракоразводного процесса чепецких татар полностью соответствовала мусульманским юридическим нормам⁷³. Как свидетельствуют документы, в конце XIX - начале XX в. уровень разводимости достигал 5-20%⁷⁴. Развод происходил преимущественно по инициативе мужчины, как правило, без объяснения причины. Изредка, судя по метрическим книгам, в качестве причин для расторжения брака приводились следующие доводы; «из-за ее [жены] нрава», «из-за её [жены] характера», «по вине женщины». Как правило, муж ограничивался вынесением одного талак (временным разрывом отношений), изредка — двумя. Полные разводы, когда формула развода произносилась трижды, происходили лишь в единичных случаях. Имущественные отношения разводящихся определялись мусульманским правом. По свидетельству Р. К. Уразмановой, муж должен был выплатить обговорённый при заключении брака мәһәр, если развод производился по его инициативе. Правда, часто он этого не делал. Если инициатором была жена, то она из семейного имущества ничего не получала⁷⁵.

В первое десятилетие советской власти разводы регистрировали одновременно священнослужители и сотрудники ВИКа. В сравнении с предыдущим периодом, уровень разводимости среди татар не изменился, но поменялась мотивировка. Как свидетельствуют материалы ЗАГСа за 1919-1927 гг., расторжение брака происходило по обоюдному согласию⁷⁶. Характер разводов, производившихся в это время муллой, не ясен. Скорее всего, он по-прежнему сохранял черты талак.

В последующие 1930-1990-е гг. мусульманский развод потерял свою легитимность и потому перестал бытовать. Статистика разводов за этот период неизвестна в силу закрытого характера фондов ЗАГСа. Полевые наблюдения и сообщения респондентов дают основание говорить об относительно низком уровне разводимости среди сельских жителей, нежели горожан.

Из книги Д.Г. Касимовой "Семейная обрядность чепецких татар. (середина XIX - XX в.)", Ижевск, Удмуртский институт истории, языка и литературы УрО РАН, 2003